Популярные статьи Анастасии Рубцовой

Виновата ли жертва сама?

А вот к слову о том, что якобы «жертва насилия всегда сама виновата».
Не так была одета, не так накрашена, не то пила, не так смеялась или запрокидывала голову. Прочитала сегодня у Мити Алешковского, что, как правило, такие слова говорят насильники. Настоящие и латентные. Что им всегда выгодно настаивать на собственной невиновности, пытаться перепихнуть ответственность на жертву и доказать, что они-то нанесли минимальный вред.
И это чертовски верная мысль.

Да, насильники всегда с восторгом поддерживают идею «сама виновата».
Но разве мы не знаем десятков людей, мужчин и женщин, ни разу не насильников, тоже разделяющих эту идею?

Потому что не только для садистов она привлекательна, вот в чем штука.
Потому что есть ещё такая вещь, как магическое мышление. И «сама, сама, сама виновата» — ничто иное, как магическое заклинание, заговаривание опасности. Если я говорю, что жертва «сама виновата», я как будто достоверно знаю, чем именно она виновата, где она наступила на гранату, где дернула за опасный рычаг, а значит, смогу уберечься сам. Не буду ходить по опасным дорожкам. Никогда не стану дергать рычаги, вообще никакие. Детям своим запрещу. И ни с кем из нас ничего плохого не случится.
А эти, изнасилованные, избитые, пусть немедленно уйдут, исчезнут с глаз со своими несчастьями и жалобами — потому что «сама виновата» всегда еще и форма завуалированной агрессии. «Сама виновата» вырастает там, где ужаса и тревоги слишком много, так много, что жалеть никого сил нет, а хочется зажмуриться, оттолкнуть.

Ещё полезно помнить, что «она сама во всем виновата» лёгким движением руки превращается в «я сама виновата». Это известно всем, работающим с жертвами насилия, физического и психологического.
Это я его спровоцировала.
Не надо было спрашивать его, почему он так поздно пришел.
Я должен был знать, что она так отреагирует.
Я недостаточно внимания ему уделяла, я с головой ушла в детей.
Я не давала ему чувства уверенности, он сомневался во мне и от этого вынужден был меня бить.

Некоторые полагают, что, мол, это насильники наущают жертв испытывать чувство вины и ответственности за происходящее. Но нет, чувство вины не сифилис, им так просто не заразишь. Для жертвы в нем есть своя, пусть и неочевидная, но выгода: оно спасает от совершенно невыносимого, разрушительного для личности чувства собственной беспомощности. Лучше быть «виноватым», чем понимать, что ты не мог повлиять никак и ни на что. Лучше виноватым, чем тотально зависимым от неуправляемого внешнего хаоса.
Так что идея эта про виноватую жертву выгодна многим. Тут, скажем так, пересекаются интересы разных групп и разных пластов психики.

Более того, чувства — тревоги, ужаса, невыносимой беспомощности — возникают у каждого из нас, когда очередная жуткая история врывается в наш день и в уютненький наш фейсбучек. И соблазн сказать «да они все сами дураки и виноваты, ну как можно не понимать элементарных вещей», хотя бы шепотом, хотя бы мысленно, где-то на задворках психики, рискну сказать, тоже у каждого бывает.
А у кого не бывает, поднимите руку, можно даже и с камнем.

Но вот тут и находится та ключевая развилка, в которой мы выбираем свой путь. Либо мы произносим это магическое заклинание про себя, на заднем дворе, «не мамина, не папина, ничья-ничья-ничья покойника беда, да да да» — успокаивая свой ужас, но не теряя при этом связи с реальностью, в которой, конечно, жертва ни в чем не виновата, и жертвой может стать кто угодно в любой момент. Жизнь — страшная лотерея.
Или мы выкрикиваем его вслух, зло, яростно, пытаясь убедить если не других, так хоть себя, потому что реальность невыносима.
Невыносима, мать ее.
Уберите реальность.
И эти два пути ведут в два очень разных измерения.

Фото: unsplash.com
Записки о психотерапии