Под аккомпанемент вечных родительских стенаний о том, что «только мультики смотреть хочет и в планшет играть, ничем полезным его заниматься не заставишь». И ясно, что это штамп такой, ворчание встревоженного родителя, что в этих словах больше чувств, чем смыслов.
Но все-таки интересна та безапелляционность, с которой мультики и планшет мы причислили к врагам рода человеческого.
Надо сказать, современные дети очень мало бывают одни. Физически и психологически. Особенно те, кого принято причислять к «детям из хороших семей».
Ребенок рождается и постоянно находится в поле зрения взрослых — чуткая мама, включенный и ответственный папа, бабушки-дедушки, няня, педиатр.
Причем ребенок тут, как в песне «Ленинграда», главный экспонат.
Лет сто назад мама бы дала понять — ползи, поиграй, не мешайся под ногами, белье надо постирать да еду сготовить. Сегодня она берет кубики, или пальчиковые краски, и стоически начинает «развивать ребенка». Сто лет назад этот самый ребенок оказывался частью системы, живущей по своим законам — поле, хозяйство, сбор урожая, ярмарки, братья, сестры, большая семья. Или: балы, красавицы, лакеи, юнкера и вальсы Шуберта. Неважно, какой-то уже готовой системы, которая и без него работала, а ему предлагала встроиться и поискать свои ответы на вопрос «зачем?».
Сегодня система пытается организоваться вокруг ребенка, поставить его в сердцевинку, и это очень шаткая конструкция. В ней сам ребенок — ответ на вопрос «зачем?» для Хороших Родителей, Лучшей Няни, школы развития, детского психолога и многих других персонажей.
Они всячески играют, развивают, передают из рук в руки, ни на секунду не оставляя одного. Помню, как приятель мне говорил: «Кажется, это недостаточно хороший садик, они там мультики включают после прогулки! Мультики я и сам могу включить. Надо больше заниматься с детьми».
С ними «занимаются» до тошноты.
Их контролируют тотально — сколько скушал, как покакал, сколько прибавил в весе, во что поиграл, что раскрасил, куда залез, что взял в руки, куда положил.
И ясно, что это отражение дефицитарной фантазии, которая есть у многих из нас — что с нами чем-то «недозанимались» и в чем-то «недоконтролировали», а иначе мы бы, уж конечно, избежали всей той боли и житейских невзгод, которые нам пришлось перенести. Шли бы по жизни, смеясь.
Вот мы их сейчас проконтролируем, и пусть идут да посмеиваются.
И они растут в мире тотальной несвободы, в нежном концлагере.
Они часто вообще не могут экспериментировать ни со средой, ни с собой. Я уж не говорю — оборвать жуку лапки и крылья, залезть под машину или на дерево, поразглядывать свою письку, а даже лист подорожника сорвать в мирном одиночестве, заглянуть в лестничный пролет, в грязном углу под скамейкой поковыряться, так, чтобы это был их личный автономный акт, который взрослый не подглядит, не выдаст свою оценку и интерпретацию.
Некоторым детям все-таки пытаются «организовать спонтанность». Разрешить попрыгать в луже, как в Свинке Пеппе. Или что-нибудь развинтить, как в мультике про Фиксиков.
Но разница между настоящей игрой, в которой задействовано воображение, и игрой, которую срежиссировал взрослый, примерно такая же, как между пальмой, выросшей у моря, и той, которую мучительно взрастили в квартире на подоконнике. Растение одно и то же, однако есть нюансы.
Свобода нужна каждому из нас ничуть не меньше, чем забота.
В те моменты, когда мы свободны от пригляда, когда за нашими действиями и чувствами никто не подглядывает, формируется очень важное автономное пространство внутри психики.
Оно абсолютно необходимо, чтобы потихоньку опознавать свои чувства, наблюдать за ними, обуздывать их. Учиться видеть «мир внутри».
Чтобы постепенно отделять себя от всего остального мира, проводить эту границу, уточнять ее, изучать. Решать, что мы впустим внутрь, а что оставим снаружи. Каких людей. Какие знания. Какие идеи, чувства, предметы.
Пока границы нет, нет личности.
Поэтому детям, как и всем нам, нужна автономия. Нужно время и пространство, чтобы свободно думать о мире.
Тем более, в современном мире, который звенит, кричит, со всех сторон дергает наше внимание — в этой какофонии звуков, лиц, запахов и событий.
Так что они, когда могут, выбирают тихий побег в мультики и игры.
Мультики — это мир ясный, предсказуемый и успокаивающий. Игры на планшетнике — это место, где ты можешь контролировать много что, и на тебя никто не смотрит. Где ты — исследователь. Вот оно — пространство вожделенной автономии, внутренней тишины и безопасности.
Не удивлюсь, если у современных городских детей внутрипсихическое пространство как раз и формируется в те моменты, когда они добираются до компьютерных игр. Человеческий детеныш — он ведь очень адаптивен. И понятно, почему дети так яростно цепляются за эти свои игры-мультики, как за единственную возможность побыть в одиночестве.
Между прочим, дети-экстраверты, те, для кого одиночество — не ценность, и к компьютерным играм обычно равнодушны, и за мультики их не усадишь.
Как быть, дорогая редакция? Понятия не имею. Наверное, стараться оставлять ребенку (не «организовывать», а оставлять, отступая) побольше сфер автономии. Противостоять соблазну контролировать каждый его шаг — а это трудно, ужасно трудно, учитывая, что технически можно постоянно держать его на расстоянии вытянутой руки и телефонного звонка.
Ну и не клеймить его и себя за то, что он играет в планшет и смотрит «эти свои мультики».
Пойду, кстати, заплачу за музыкальную школу. И за школу развития.
Фото: unsplash.com