Меня тут попросили написать колонку, как уберечь ребенка от насилия в семье. Купила я полкило конфет «Грильяж в шоколаде» и села писать.
И поняла, что много мыслей закручивается мимо основной темы. Вообще не про детей. Вот, например, мысль о том, как важно различать в партнерских отношениях насилие из желания-причинить-боль и насилие от-равнодушия. Потому что это совершенно разные сюжеты, хотя больно может быть одинаково в первом и втором случае.
Там, где мы хотим причинить боль, мы причиняем ее кому-то. А значит, пристально наблюдаем за жертвой. Нам не все равно, что она чувствует, мы упиваемся ее болью и своей силой, мы иногда воображаем себя карающим мечом справедливости. Это жуткая игра, но в ней между насильником и жертвой хотя бы есть связь. Есть адская страсть и ужас, есть кипящий котел, в который проваливаются двое одновременно. В какие-то моменты для насильника нет ничего важнее лица жертвы. А для жертвы — ничего важнее лица насильника.
А насилие от равнодушия — это когда нам вот правда, искренне все равно, что чувствует другой. Даже если человек этот живет в нашем доме. Даже если формально мы состоим в отношениях. Но интереса к нему как к человеку у нас нет, да и выгоды особой мы от него не видим. И всматриваться в его лицо — как-то не возбуждает. Вот бывает так.
Это не означает, что мы, как модно сейчас говорить «перверзные нарциссы» или «садисты-психопаты». Мы шли мимо, занятые своими мыслями, наступили на подорожник, и пошли дальше, не задумываясь о чувствах подорожника.
Наше равнодушие может ощущаться второй стороной, как страшнейшая из пыток. Она может застревать в этой паутине, не в силах выкарабкаться, потому что кажется, что «еще немного, и он меня услышит», «еще чуть-чуть, и она меня оценит», «я заставлю», «он увидит» и так далее. А он все нет и нет.
Иногда бывает очень трудно, невыносимо понять, что играем мы сами с собой. Что мучает нас не вторая сторона, а то, что нет второй стороны во дворе. Мы одни тут. У меня есть одна история.
Давным-давно моя подруга, красивая и умная женщина, любила одного режиссера с родинкой на носу. Режиссер мог приехать к ней пьяным посреди ночи с цветами, а мог не вспоминать о ней неделями. Иногда вяло и рассеянно занимался с ней сексом. Впрочем, он и на сексе не настаивал, мог просто приехать, съесть кастрюлю холодного борща и уснуть на диванчике. Подруга то умилялась его остроумию, то объясняла, что «он творческий человек и у него кризис», то орала, что заслуживает лучшего, а он сука и эгоист. Однажды выбросила его майку с балкона восьмого этажа, потом рыдала над ней, как над погибшим птенцом. Потом наш режиссер перестал звонить и приезжать. Впрочем, он и до этого пропадал надолго.
А еще немного позже я встретилась с бывшей однокурсницей. Она щебетала, что наконец-то нашла мужчину, который заботится, готовит ужины, наконец-то разобрался с ТО ее машины, запомнил, что ей нравится в музыке и что в сексе. Даже отводит ее дочку в детский сад. Каждое утро. И хотя он не принц ее мечты, но у него такая смешная родинка на носу.
Знаете, человеческий мозг удивительная штука.
Вот ваш сейчас наверняка подсунет готовенькое объяснение, чем моя однокурсница оказалась лучше подруги. Что-нибудь про феромоны, детские травмы, бессознательные потребности каждого в паре, что-нибудь про «чем меньше женщину мы любим» и так далее.
Но, поверьте, я знаю эту историю подробнее, чем вы. Я думаю над ней дольше, в конце концов! И до сих пор у меня нет ответа.
Кроме того единственного ответа, что если какие-то вещи не растут, то и не надо. Лучше оставить их в покое и дать умереть. Это так больно. И опустошительно. Страшно, что на этом месте может не вырасти больше ничего и никогда. Но оно вырастает всё-таки потом. Новое и часто лучше.